Мэйн-стрит была широка, и даже такая машина как «кадиллак» могла беспрепятственно на ней развернуться. Я развернулся, подъехал к тротуару перед указанным кабачком, и мы вошли внутрь. Местечко было милым, опрятным, каким-то домашним. Здесь имелись кабинки с белыми скатертями на столиках; мы сели за один из них.

— Так, Эд, чего тебе заказать? — спросила миссис Бемисс.

— Да чего и вам, — ответил я, пожав плечами, — за исключением цианида и клубничной колы.

Буфетчик наблюдал за нами из-за своей стойки; миссис Бемисс велела ему принести нам по мартини. Затем вновь взглянула на меня и тут же, закатив глаза, вздохнула.

— Спустись, Эд, на землю. Когда мы работали на ярмарках, то пили кукурузную водку из трёхлитровиков. Да так что от ободка банки на переносице появлялся мозоль, вроде как ты очки носишь. А теперь вот — мартини пьём…

— И на «кадиллаках» ездим.

— И корсеты носим. Я, то есть, не ты. Машина Жюстины?

Я кивнул.

— Вы её знаете?

— Немного. Славная девочка, мне она по душе. Умно поступила, смотавшись из Тремонта. Всякий поступит умно, если смотается из Тремонта. Кроме меня. Мне он по нраву, ведь у меня имеется для него стрекало.

— Вы имеете в виду газету?

— Да; любого могу приструнить. И уж я не откажусь. Меня здесь каждый боится.

— Я не боюсь.

— Ещё как боялся бы, если бы жил здесь. Закончил с корректурой?

Я вынул корректурные оттиски из кармана и вновь погрузился в чтение, на этот раз ещё более прилежное. Буфетчик подал нам мартини, и миссис Бемисс меня спросила:

— Любишь свиные отбивные?

— Конечно. Здесь отужинаем?

— Разумеется, нет. У меня; это на окраине. Я сказала — отбивные, поскольку они мигом жарятся, когда дома требуется чего-то сготовить. Проголодался?

— Святый Боже, — воскликнул я, — вот, оказывается, что со мной! Я был так занят, что позабыл про обед. Одним только завтраком и держусь.

— Так не будем здесь прохлаждаться. Почему не читаешь корректуру?

— Потому что вы отвлекаете.

— А ты вели мне помолчать.

— Помолчите, — сказал я.

— Ишь, чего захотел. На какой ярмарке вы с Эмом потом подвизались, и чем он занимался с тех пор?

Я вновь сунул оттиски в карман; лучше уж прочту, пока она будет жарить отбивные. Я рассказал ей о последней ярмарке и о том, как у нас шли дела после; одновременно мы приняли ещё по мартини на брата.

Затем мы отправились к ней, в уютный маленький коттедж у северной окраины городка. Там миссис Бемисс надела передник и, перед тем как усадить меня в гостиной ждать ужина, велела мне снять пиджак и чувствовать себя как дома.

Я уже прочёл первый корректурный лист до половины — в третий раз! — когда миссис Бемисс появилась в дверях.

— Эд, а чем это ты был так занят после полудня, когда расстался с Джеком Кингмэном, что даже пожрать забыл?

— На этот вопрос, — сказал я, — отвечу либо за ужином, либо после. Если отвечу сейчас, у вас появятся ещё вопросы, и эту корректуру я так и не прочту.

Она фыркнула и вновь исчезла в кухне, а спустя пару минут я сам начал пофыркивать, ибо запах жаркого защекотал мне ноздри. Желудок же мой принялся переваривать позвоночник, ибо жарящиеся отбивные пахли лучше, чем «Шанель номер пять» или «Нюи де Пари».

Тут миссис Бемисс вновь появилась в дверях.

— Я, Эд, кое-что придумала.

— Расскажете за едой, а то я так и не прочту корректуру.

— Какое-то у тебя, Эд, прямолинейное мышление.

Я не ответил, но продолжал читать, пуская при этом слюни от аромата жаркого. Миссис Бемис ушла на кухню. Всего на пару минут, ибо вернулась не задержавшись.

— Ты, надеюсь, не против поесть на кухне? Если нет, то и чёрт с тобой. Отправляйся в город и ужинай в ресторане.

— Хоть в угольной яме, — ответил я. К этой минуте чтение я закончил. — Сейчас схвачу тарелку, залезу на крышу и укроюсь за дымовой трубой. Или спрячусь под кустом во дворике, чтобы хоть сковородку облизать.

— Неужто ты так голоден?

— Начну отвечать, так всё слюной забрызгаю.

— Идём; жратва на столе.

Я принудил себя прошествовать на кухню степенно, а там даже придержал для миссис Бемисс стул, прежде чем сам уселся за стол, крытый красной скатертью в клетку, на которой стояли блюдо с жаренными отбивными и большая тарелка, полная картофельного пюре, — и это помимо прочего.

Проглотить первую отбивную я опять-таки постарался торжественно, поскольку затем мне нужно было сделать миссис Бемисс предложение. Я сказал ей:

— Миссис Бемисс, вы меня не жените? — и потянулся за второй отбивной.

— Обязательно, только перестань называть меня миссис Бемисс, а зови Каролиной.

— Вот женюсь на вас, так и не будете больше миссис Бемисс, — возразил я и сразу же откусил от второй отбивной, а она была и сочнее и поджаристей, чем первая.

— Счастлив твой Бог, что здесь нет свидетелей. Только вдруг они всё же имеются? Вдруг у меня в буфете спрятан диктофон?

— Неужто правда?

— Нет, чёрт возьми. Эд, всё же чем ты был занят с обеда, после того как вы расстались с Джеком Кингмэном?

— Влюблялся.

— Не глупи. Допустим, ты ещё не был голоден. Но не мог же ты знать, что будешь подкрепляться у меня отбивными.

— Сейчас я и не глуплю. Вот тогда, возможно, глупил. Ведь я, Каролина, и вправду влюбился. Но не в вас.

— Ты что, Эд, серьёзно? Постой-ка… Жюстина, что ли, в город наехала?

Я покачал головой. Иначе ответить я не мог, поскольку вновь откусил от отбивной.

— Жюстина… она, понятно, несколькими годами старше тебя, — размышляла миссис Бемисс, — но ты водишь её «кадиллак»; что бы это значило?

— «А что бы это значило для вас? — ехидно спросил он».

От моих слов она прыснула со смеху, у меня же появилось время проглотить ещё кусок.

— Это, Эд, у тебя здорово выходит, — сказала миссис Бемисс. — Язычок у тебя, как и у твоего дядюшки, а вот выглядишь ты получше, чем он даже в лучшие дни. И всё же — чем ты занимался…

— Я кроме шуток ответил.

— Так расскажи в подробностях. Наверно, какая-то тремонтовская девчонка. Кто же?

— Я опубликую в «Представителе» объявление о помолвке — где и когда. А до той поры — секрет. Кстати, у меня же для вас уже есть одно объявление. Каковы мои комиссионные?

— Ещё одна отбивная.

— Более чем достаточно. — И я повторил моей хозяйке объявление насчёт сторожевой собаки, о которой мечтала миссис Джеб О’Хара.

— Прекрасно, на этой неделе оно выйдет. Но про эту девушку; не расскажешь ли, кто такая?

— Нет, даже за ещё одну порцию отбивной, если бы у вас оставалось, а у вас больше нет. Вот предложи вы мне эту цену с самого начала, когда я был голоден, я бы вам, возможно, и сказал.

— Будешь по-прежнему наезжать в Тремонт, и всё выяснится.

— Верно, — согласился я, — но тогда и я не стану от вас скрывать. Кстати, теперь, когда живот у меня набит, — что за мысль вас посетила, которую я не пожелал слушать, пока читал корректуру?

— Давай позвоним Эму Хантеру, узнаем — свободен ли он, и если да, то махнём на твоём «кадиллаке» в Чикаго в ночной клуб. Я уже пятнадцать лет не была в Чикаго в ночном клубе.

— Чудесная идея, — согласился я, — за исключением того, что я всё-таки на работе. И на девять у меня назначена встреча. То самое интервью, за которым я сюда приехал, — и вот уже подходит к концу второй день моего пребывания здесь, а я ещё и не приступал.

— Всегда существует завтра.

— Но завтра — разбирательство, помимо всего прочего. Кстати, время уже известно?

— Не мне.

— Тем более причин увидеться с Эмори сегодня, — сказал я. — Если я позвоню ему и перенесу встречу, то не смогу даже назначить определённого часа.

— Жаль; хорошая была мысль. Ну, что, — пирог с черникой?

— Я всё-таки к вам посватаюсь.

Мы поели пирога с черникой, выпили по чашке кофе, выкурили по сигарете, и я почувствовал, что насытился.

— А теперь — посуда! — воскликнул я.

— Совершенно исключено, Эд. Уже восемь, и у тебя в запасе меньше часа. Останься ты на весь вечер, я бы ещё позволила тебе вытирать тарелки. Но раз ты собираешься в дорогу, так и я до твоего ухода не стану их трогать. Правда, позволю тебе приготовить нам выпить, пока мы ещё на кухне.